Наша Флорида

Батю своего я помню нечетко. Вроде высокий, худой, поднимал меня высоко. Он в последний раз был у нас, когда мне еще трех лет не было. А Витька, братан мой, помнит батю хорошо. Он меня на восемь лет старше, ему уже шестнадцать. Говорит, что батя нас бросил и обзывает его всякими плохими словами. Я не очень понимаю, как можно нас бросить, если батя в тюрьме сидит. Мамке даже деньги оттуда приходят, и Таня нам на батины деньги обувку покупает, куртки теплые. У нас с Витькой две сеструхи есть - Таня и Валюха. Мы с Витькой белобрысые, курносые, в мамкину породу пошли, а сестры в батину - темноволосые, красивые, стройные. Глаза только мамкины, голубые.

Таня хорошая, она с нами живет, работает в военной части что два километра от поселка. У них там и столовая, и детский сад свой, и дом культуры, - все поселковые бабы там работают. Таня велит говорить не бабы, а женщины, но все мужики в нашем поселке говорят "бабы", ну и я тоже. А Таня с получки нам с Витькой мороженое покупает. И пироги печет, и блинчики. И варит она вкусно, из чего угодно поесть сварганит.

А старшую сеструху, что Валюхой зовут, я совсем не помню. Она тоже в военной части работала, в кафе за прилавком. Там в части и вышла замуж за прапорщика по фамилии Голодюк и уехала с ним на новое место службы. И с тех пор ни звонков, ни писем. Таня злится, называет ее Голодючкой, а нам с Витькой говорит, что Валюха, небось, как сыр в масле катается, а никогда и копеечкой не поможет. Батю Таня подонком обзывает, а почему рассказать не хочет, говорит "мал еще". Таня добрая, и нас с Витькой любит. Говорит "мальчишки мои родненькие" и обещает, что даже если замуж выйдет, то нас не бросит, а до армии докормит. В армию аж в восемнадцать лет берут, это мне Витька объяснил, еще долго ждать.

В прошлом году половину нашей военной части отправили куда-то на военные учения. Но уже почти год прошел, а конца учениям не видно. Таня сказала, что прямо с учений наших отправили на специальную военную операцию. Витька потом объяснил, что это как настоящая война, только маленькая. Но там все равно убивают. Уже целый ряд могил на нашем кладбище, и прапорщики, и офицеры, и фельдшер Акимов, который к нам в гости приходил. Он веселый был, конфет нам с Витькой принес. Мамка наша лежачая, и делать ничего не может, и не помирает. Вот Таня упросила Акимова прийти посмотреть, может что посоветует. Акимов потом чай пил и тихонько с Таней переговаривался. Витька забрал меня в комнату и мешать им не велел. Сказал, что может это Танькин хахаль будет. Но Акимова убили, Таня на похоронах плакала, и теперь все ходит грустная.

А сегодня пришла Таня с новостью: она завербовалась и тоже поедет на спецоперацию, на войну, то есть. Будет там поваром, работа такая же как сейчас и от фронта она будет далеко и не опасно. Но деньги огромные! Говорила, что после войны мы в поселке квартиру большую купим, чтобы мамке отдельную комнату, и нам с Витькой отдельную, и еще одну общую для всех. Витька чего-то разревелся как маленький, кинулся к Тане, обнимает ее.

- За мамкой тетка Галина ходить будет, я уж и об оплате договорилась. - Таня Витьку одной рукой обнимает, а второй меня зовет. Ну, я подошел чтоб Таня нас обоих обняла. - Мальчишки мои, родненькие, - и сама чуть не плачет, - нам иначе из нищеты не выбраться. Военная операция кончится и больше такого шанса не будет. Ну поживете без меня с полгодика, а потом в большой квартире жить будем, кухня чистая, плита газовая, и отопление от батарей. А может я еще там мужика себе найду доброго, чтобы и вас за братишек признал.

Таня через неделю уехала. С почтальоншей договорилась если от бати деньги пришлют, то Витьке отдать. И карточку банковскую нам оставила, сказала, что каждый месяц деньги будет переводить, и чтобы мы тратили на еду, чтоб не болели и ели хорошее. С первых денег мы с Витькой в кафе пошли. Пили ситро сладкое и пирожные ели, аж по два каждому. Но как-то нам там не очень понравилось.

Витька продукты в военной части покупал, там дешевле, и за те деньги что мы в кафе извели кило карамелек купил бы. Таню там помнили и нас пока не гнали. Картошки Таня целый мешок оставила, моркови тоже много в погребе было. Витька варил суп, я помогал, и мамку мы по очереди кормили. Тетка Галина приходила утром и под вечер, постель меняла и мыла мамку. И стирала из-под нее тоже, как с Таней договорено. А наше белье Витька сам стирал. У нас стиралка старая, еще бабкина, работает и рычит как зверь. Каждую неделю он две стирки делал: сначала белое, потом темное, как Таня учила.

Денег от бати давно не присылали, но на еду нам и Таниных хватало. Занятия в школе кончились, теплынь, лето. Я из прошлогодних сандалий совсем вырос, но Витькины сандалии еще совсем не сношены, а что большие, так, зато не жмут. А Витька ходил в Таниных резиновых тапках, они черные, никто не поймет, что девчачьи.

Мы с Витькой сначала на речке целыми днями сидели. Рыбу ловили, купались, с ребятами со школы дурачились, в волейбол на берегу играли. Потом Витьку тетки Галины сын на стройку подрабатывать устроил. Мусор носить, раствор, кирпичи подавать. Два-три дня в неделю его на работу звали. И каждую неделю платили! Витька себе майку купил со страшными мордами, а мне мороженое.

А вчера тетка Галина нам говорит, что нас почтальонша искала. Говорит, что нам посылка пришла, и велела чтобы Витька на почту за ней пришел, а то ей самой несподручно с ящиком по поселку таскаться. Утром мы поели и на почту отправились. Почтальонша велела Витьке расписаться за мамку, и ящик нам отдала. И вправду тяжелый оказался, мы его вдвоем тащили и три раза отдыхать на него садились. Притащили, наконец, посылку домой и Витька стамеской поддел крышку. Я глянул и обалдел, Витька тоже, наверное, обалдел, потому что мы с минуту внутрь ящика без слов глядели. До самого верха были насыпаны конфеты, мы таких конфет никогда и не видали. И названия не нашенские, и обертки. Витька мне сразу выдал две штуки и себе тоже две взял. Вкууусно - с ума сойти. А одна конфета мармелад в шоколаде оказалась. Витька такую же в куче нашел и мамке понес. Зубов у мамки нет, но мармелад она по чуток угрызет!

Я притащил из кухни большую миску, и мы конфеты в нее аккуратно пересыпали. А под конфетами вообще чудеса: две пары кроссовок, фирменных, разрисованных. Витька сразу одну намерил - чуть большеватые, говорит, но носить можно. Вторые мне почти впору оказались. И еще там были настоящие джинсы. И для Витьки, и для меня, и еще, наверное, для Тани, потому что женские, цветы вышиты. И платья для нее, одно даже с биркой магазинной, и туфли кожаные. А еще для нас два свитера теплых, мягкие такие, никогда у нас таких не было. И часы наручные! И консервы в железных банках! А на самом дне платок цветастый, а в уголке платка завязаны сережки и колечко с камушком. Сережки похожи на цыганские, только поменьше. Бирок на них не было, но и так понятно, что золотые. Я сережки золотые видел у одной учительницы, желтые они, и камушки на солнце сверкали, вот и эти такие же. У нас в поселке редко у кого золотые сережки есть.

Мы с Витькой вначале думали, что посылка от Тани, а потом на самом дне записку обнаружили. Батя писал, чтоб его не забывали, и что он участвует в героическом наступлении и бьет врагов за нашу счастливую жизню. Так и написал "жизню"!

Ну, как бы там ни было, а прогуляться во всем новом уж очень хотелось! В общем, Витька погнал меня мыться, носки чистые надевать и в джинсы с кроссовками наряжаться. Сам тоже оделся во все из посылки, и пошли мы с ним гулять по поселку. Встречные здоровались, спрашивали про обновки, мол небось Таня ваша подарки прислала. А Витька солидно отвечал, что не Таня, а батя прислал. А у магазина попалась нам старая учительница Нина Ивановна. Она одна из всей школы знала, что мамка наша лежачая. Если бы директор либо завуч пронюхали, то мы бы в интернат в два счета загремели. А за мамкой бы кто ходил? Ладно тетка Галина ее моет, а поесть готовить и кормить кто будет, и лекарства давать, и телек ей включать?

Нина Ивановна раньше Витьку учила, теперь меня. Добрая она, карамельками угощает, и всегда по две дает, чтобы Витьке тоже. Витька, когда Нине Ивановне про батину посылку рассказал, она просто в лице изменилась. Испугалась, что ли. И зовет нас к себе чаю попить. Ну, пошли мы.

- Наша страна воюет с Украиной, но солдат не хватает, и сейчас осужденным разрешено добровольцами в армию идти. Так что ваш отец, скорее всего, сейчас воюет. И вещи эти он, наверное, в пустом доме взял, люди эвакуировались, а вещи остались. - И головой качает, не нравится ей это, значит. - Вы носите, - говорит, - только не больно рассказывайте откуда подарки. Люди разные есть, не все войну одобряют. А вы ешьте, ребятки, ешьте, чай пейте пока горячий, - хлопочет.

Дома Витька велел переодеться в свое, чтобы джинсы не изгваздать, сам тоже переоделся и телефон открыл. Таня, когда уезжала, купила себе новый телефон. Недорогой, но получше того, что раньше был. Старый Витьке оставила, а новый с собой забрала. У нас Интернета нету, но Витька выспросил пароль у тетки Галининого сына. Ее дом близко, вполне можно пользоваться, особенно когда ее сын на работе. Стал Витька искать в Интернете про войну, про зеков-добровольцев, и про эвакуированных. А я рядом сижу и через плечо в телефон заглядываю. Больше часа смотрели, чем дальше, тем страшнее. Особенно страшно дети, такие как мы с Витькой. Там на видео девочка одна была, без ног и без руки, мальчик без ноги, и еще другие дети, совсем маленькие. Я даже заплакал, а Витька только зубами скрипел. Потом другое видео нашел, как солдаты все забирают, просто грабят, и как убивают. Я не выдержал и к мамке убежал. Залез к ней на кровать и стал телевизор смотреть как наши герои наступают, потом фильм военный начали показывать.

Витька стал на кухне возиться, макароны варил, принес мамке поесть уже мелко нарезанные, велел мамку накормить. Она поела и задремала, а я понес тарелку на кухню. Витька макароны уже пожарил, мы оба так любим, сначала сварить, а потом поджарить на сковородке. Сели мы за стол и молча макароны едим. Поели, чаю напились, я вилки и чашки помыл, а сковородку мыть не стал, утром хлеб с яйцом на том же масле поджарим, не пропадет.

Витька все смотрел на посылочный ящик, потом как пнет его ногой, схватил и в двор вынес. Вернулся и стал золото из посылки под лампой разглядывать. Потом мне показал. На одной сережке маленько грязи налипло, кровь - не кровь, кто теперь разберет. Витька платок встряхнул, а на платке волос длинный, светлый. Он этот платок как отбросит от себя.

И телефон к зарядке подключил, значит батарейка уже садится. Не знаю спал ли Витька ночью, но наутро снова с телефоном сидел. А кроссовки обе пары на веревке за домом мокрые висели. И джинсы он постирал, и платок. А сережки и колечко в Танином шкафу спрятал, в карман зимней куртки положил и мне показал, чтоб я, значит, в курсе был.

Только мы завтракать собрались, телефон звонит. Лейтенант какой-то из нашей воинской части. Просит Виктора Решетова, Александра Решетова и Наталью Дмитриевну Решетову в штаб прийти. Витька ему сразу сказал, чтоб на приход матери не рассчитывали, болеет она. А мы с ним быстренько поели и в часть побежали.

Схватил меня за руку и на выход поволок. Я за ним еле успеваю, а он чуть не бежит. Из штаба выбежали, Витька на лавочку упал, голову мою к груди прижимает, дышать не дает. Я закашлялся, ну Витька чуть отпустил меня, и стал рассказывать.

Подхватился с лавочки и домой побежал. Ну и я за ним. Пока я домой доплелся, Витька уже обед начал готовить. Картошки начистил и одну консерву из посылки открыл. Смешал мясо с картошкой - вкуснота! Мамку мы покормили, потом чай с конфетами пили, а Витька все молчал. Я посуду мыл, а он снова за телефон взялся.

А через две недели привезли Таню хоронить. Гроб не открывали, везли два дня, да и лето. Так мы с Таней толком и не попрощались. Витька настоящий венок заказал в конторе при кладбище. На ленте написали "От братьев Виктора и Александра". Джинсы из посылки он мне надеть не разрешил. Велел в своем идти, и сам тоже в школьных штанах пошел. Еще кепку старую мне надеть велел, а у могилы снять. Солдаты марш играли, люди говорили слова всякие. Бабы поселковые нас обнимали, женщины, то есть. Только я от слез мало что понимал и почти ничего не запомнил. Только как комья земли на гроб падали - бухх, бухх, мягко так.

Через неделю после похорон пришла к нам комиссия. Постановили меня в интернате поселить, а для мамки приют подыскать. Витька сразу как школа кончилась, бумаги в училище подал, с осени там учиться начнет. Сказали, что ему общежитие дадут. В интернат меня Витька отвел, это у нас в поселке, возле старого завода. Там со старшими ребятами переговорил, сказал если обижать меня будут, то он их уроет. Витька такой, за меня всегда горой стоит!

Пока еще занятия не начались, Витька ко мне каждый день приходил. Вчера рассказал, что за Таню нам много денег дали. И мы теперь сможем квартиру в пятиэтажке купить. - Две комнаты, - говорит, - по одной каждому. Я в своей плакаты на стенках развешу. Вода горячая, плита газовая! А начну работать, телек новый купим. Через два года заберу тебя из интерната и заживем!

Я всю ночь не спал, все думал, как же мы за Танины деньги будем жить в квартире с горячей водой. Думал, что лучше бы Таня живой осталась, ну ее, квартиру эту. Если б не было войны, сошлась бы она с Акимовым, жили бы они в мамкиной комнате, а мы втроем с мамкой в кухне. Потом вспоминал про посылку от "бати-героя". К нам в интернат батюшка приходил и о Б-ге рассказывал, о прощении, о милостях всяких. Вот я теперь думаю, что если б не было посылки этой с вещами от мертвяков, может Таня бы жива осталась. Может это Б-г на нас рассердился что батя вещи у людей позабирал, пусть и у мертвых. Ну, что теперь...

Витька меня любит, защищает, мамка, наверное, тоже любит, только я ее здоровой не помню. А так как Таня меня никто не любил. Она меня по голове гладила, волосы ерошила, обнимала. И пахло от нее всегда хорошо, мылом или духами.