В бурятской байкальской мифологии остров Ольхон занимает особое место ещё с незапамятных шаманских времен. Он и сейчас является одним из девяти важнейших сакральных символов буддийской религии. И слово это как магнит притягивает к себе мысли любого, кто вырос в Прибайкалье и слышал в своем детстве сказания о нем. С островом Ольхон связаны сотни историй и преданий. И не зря!

Ольхон - самый большой из 30-ти байкальских островов и единственный из них обжитый людьми. Они, эти острова, существенно разнятся по своему размеру, происхождению и геологическому строению. Среди них встречаются намывные, каменистые и аккумулятивные. Есть и отделившиеся от основного материка под воздействием ударов волн озера. Некоторые из них возникли в результате тектонических движений земной коры. Они и сейчас соединены узкими перемычками с берегами Байкала, но глубоко под водой. А в бухте Песчаной есть остров, образованный огромным цельным валуном. Таким же, как Шаман-камень, лежащий поперёк истока Ангары. О том камне легенда гласит, что будто бы Батюшка Байкал бросил его в ярости вслед убегающей дочери Ангаре, единственной реке, вытекающей из Байкала.

Байкальские острова часто имеют причудливую форму. Блестит своей лысой спиной большой камень, напоминающий крокодила. Другой, похожий на черепаху с головой и лапами, будто бы собрался прыгнуть на берег. И практически ничего, представляющего интерес для человека, на большинстве этих островов нет. Только на некоторых из них, как, например, в бухте Песчаной на Бакланьем камне, гнездятся морские птицы - бакланы и чайки, да кружатся орлы, охотники на мелких зверьков, которые в изобилии водятся в растущем по камням чахлом кустарнике.

Все эти дикие острова удивительно экзотичны и украшают собой и без того романтичный зрительный образ Байкала, делая его вместе с окружающими горами необыкновенно привлекательным. Ольхон же, именуемый в переводе с бурятского островом Солнца, притягивает к себе внимание людей не столько даже размерами, сколько уникальной природой. Территория его по структуре своей выразительна и многообразна. По восточной стороне она лесистая и гористая, по западной - степная, а побережье с востока скалистое, с запада же - песчаное, галечное. Огромные скалы, нависающие над озером и покрытые лишайником, придают острову особое очарование. Известный геолог и географ академик В.А. Обручев, исследовавший Ольхон в 1890 году, писал о нём: "Трудно представить пейзаж великолепнее, чем прекрасное озеро Байкал и живописные головокружительные берега острова. Если бы проглянуло солнце и озарило бы сквозь тучи пурпурно-золотистыми вечерними лучами эти голубые горы, я бы воскликнул: "Увидеть Байкал и умереть!""

Остров Ольхон, по очертаниям напоминающий сам Байкал, расположен в северной его части и относится по своему происхождению к каменистым образованиям, отделившимся когда-то от материкового Приморского хребта. Между ними пролегают Малое море и пролив Ольхонские ворота. Основным и коренным его населением являются буряты, но много здесь и русских.

Остров, продуваемый во все четыре стороны буйными байкальскими ветрами, разогрет до 35 градусов жары летом и выморожен до минус 35 градусов мороза зимой. Он не примечателен обилием и разнообразием растительности. Здесь трудно встретить непролазные таёжные заросли, подобные тем, что во множестве покрывают материковые байкальские берега. На Ольхоне чаще встречается кедровый стланик да багульник и почти не видно заслоняющих небо развесистых деревьев и сосен. Кое-где, ближе к берегу, встречаются лиственницы. Подмытые водой и пригнутые ветром, они растут почти горизонтально. Это непередаваемая дивная картина, когда деревья как бы смотрятся в неподвижные воды, словно разглядывают байкальское дно, отражаясь на зеркальной озёрной поверхности.

Климат на Ольхоне по большей части засушливый, осадки выпадают редко. А вот заморозки случаются уже в начале августа, весна же наступает поздно. Характерным в здешнем ландшафте является то, что на острове почти нет рек и речушек, нет долин, где в подобиях озер могла бы скапливаться вода. Зима вымораживает остатки воды в скудных зарослях деревьев, а снег с вершин гор сдувают ветры, поэтому и ручьев по весне совсем не видно. Наблюдаются значительные эрозии почвы.

Буряты, обжившие остров с незапамятных времен, всегда страдают здесь от нехватки воды. И по традиции в улусах, отдаленных от берегов, роют глубокие колодцы.

Пейзажное однообразие оживляют парящие высоко в небе над горами орлы. В предгорьях и на склонах гор пасутся косули, носятся грызуны - белки и зайцы, сурки и суслики. Много растет грибов, встречаются брусника, малина. В прибрежной же части Ольхона, особенно по западному берегу, видны приплески с галькой, ракушками, попадаются бухты, защищающие суда в непогоду. Буряты обычно селятся ближе к побережью - там и вода легкодоступна, и рыба ловится в изобилии. Сорожки, омули, хайрусы - это основной продукт питания местного населения. Но в ход идет и мясо нерпы, либо выброшенной на берег штормом, либо по неосторожности пожелавшей погреться на жарком солнце на песчаном берегу тихой бухты.

Много необычного и интересного можно увидеть на Ольхоне. Одно небо чего стоит! Думается, ни в одном краю света не увидеть такого: звёзд в зените так много, и светят они так ярко. И кажется, что висят они низко, почти над самой твоей головой. Давно меня как жителя Баргузина, расположенного на восточном побережье Байкала, интересовал остров Ольхон.

Возможность побывать на Ольхоне представилась мне ещё в молодости, в 1950 году. В это время моя старшая сестра работала врачом в поселке Еланцы, расположенном на степном материковом мысу, отделенном от Ольхона нешироким проливом. Поселок отстроен был в пяти километрах от берега Байкала на берегу реки Анги. Связь с островом держалась на паромной переправе. Но можно было добираться и попутной лодкой до поселка Хужир, основной пристани острова. Я приехала тогда навестить сестру, и у нас возникла идея познакомиться с Ольхоном поближе. Мы с ней ещё прекрасно помнили увлекательные сказания, с детства слышанные от людей старшего поколения длинными зимними вечерами, когда души наши наполнялись гулким величием преданий про море Байкал и про остров Ольхон, про скалистый Шаманский мыс и пещеру Дракона в его скале, где обитал дух жестокого властителя Гэген-бурхана, про защитника жителей острова мудрого отшельника Хан-гута-бабая, жившего в одиночестве на неприступной горе Иджимей. И вот сейчас, много лет спустя, идея посетить остров просто захватила нас. Мы с сестрой рассудили так, что это большой грех - родиться и вырасти в Баргузине, рядом с Байкалом, и ни разу не побывать на легендарном Ольхоне. Мы ведь с ней были воспитаны на этих песнях и сказках о нём. Но вот просто не доводилось как-то, не складывалось. И сейчас, воодушевленные захватившей нас идей, мы взялись за планирование и организацию своей поездки. Главной и первейшей задачей определили осмотреть остров, узнать как можно больше о его природе, познакомиться с бытом живущих там людей.

Но тут остро встал вопрос о протяженности маршрута. Ведь остров этот ой какой немаленький! Общая площадь 700 квадратных километров - 74 км в длину и 13 км в ширину. Чтобы обойти его по берегу, нужно преодолеть 210 км. Да плюс к этому ещё и полное бездорожье. Короче, всё перечисленное продиктовало лишь верховую езду. Этому способу передвижения мы с сестрой обучены были с детства, поэтому, взяв напрокат в её больнице двух послушных лошадей, пустились в путь. Нас, правда, рвался сопровождать больничный конюх, но мы, сами такие "бывалые", от этого дельного предложения отказались, о чем потом не раз пожалели. Он-то ведь остров знал как свои пять пальцев, а мы, мягко говоря, в здешней географии разбирались не очень. Подробных карт тогда в обиходе не было, да мы в них и не очень разбирались. И по этой причине постоянно блуждали, сталкиваясь в дороге с таким серым тоскливым безлюдьем, когда дорогу и спросить было просто не у кого. Конечно же, мы не собирались подниматься на самую высокую и труднодоступную гору Ижимей или спускаться в глубокие ущелья. И хотя держались мы проторенных, нахоженных и известных троп, проходивших вблизи мелких улусов или дацанов - бурятских ритуальных сооружений, наплутались вволю. Ко всему прочему, время было летнее, стояли жара и сушь, а на пути нашем в глубине острова попался всего один ручеек, чтобы самим умыться-напиться и, что важнее, напоить своих лошадей.

Надо сказать, что туризм как общественное явление в те годы был ещё не в моде и подобных нам праздношатающихся путешественников мы на Ольхоне не встретили. Не до экскурсий было народу, обнищавшему за тяжкое военное и послевоенное лихолетье. А вот ученые, геологи, археологи были завсегдатаями на Ольхоне. А кроме них, прочесывали остров органы НКВД. Здесь, в Хужире, располагался лагерь ГУЛАГа. Правда, именно в этом Иосиф Виссарионович оказался неоригинален. О том, чтобы организовать на Ольхоне тюрьмы, думал ещё царь Николай Второй. Генерал-губернатор Восточной Сибири А. Селиванов верноподданнически доносил государю, предполагая строительство мест заключения и ольхонской каторги в виде 40 поселков с бараками, служебными зданиями и десятком тюрем на ни много ни мало 8000 человек, "дабы оградить коренное население Сибири от преступных элементов". Но в те времена на такой масштабный замысел требовались большие деньги - около 10 миллионов рублей, коих в истощавшей после японской кампании царской казне в эту пору изыскать не удалось, и проблема не была решена. Но "преступные элементы" в одиночку и группами сами навещали Ольхон. Мы встречали освободившихся из тюрем каторжан: кто на телегах, кто пешком, кто верхом на лошадях в своих робах и ватниках. Убийств здесь практически не было. Да и люди эти, намаявшись по лагерям и тюрьмам, просто старались как-то вписаться в жизнь острова.

Как нам рассказывали, во время Первой мировой войны обстановка на Ольхоне была относительно спокойной. Да и после революционных потрясений в самой России здесь не чувствовалось бурной деятельности чекистов и белогвардейцев. На острове каждый знал любого человека в лицо, знал, чем он занят, чем живет, что ест и пьёт, когда и куда отлучался с острова. Коренного населения было немного, а пришельцы исчислялись единицами. Изолированность от окружающего мира и больших дорог благотворно сказывалась на образе жизни островитян, живущих в спокойном единении с природой. Здесь не помнили эпидемий среди людей, не случался мор скота. Болезни и смерти считались божьим наказанием. Похороны проводили сообразно своему привычному ритуалу. Лечились своими средствами и молитвой. Были и знахари, пользовавшие народ травами. В особом почете были крапива, черемша и чеснок, он висел связками на заборах у каждого дома, а русские даже в ладанках носили и верили в его чудодейственную силу. 

Леденящие ветра по осени и отсутствие воды не позволяли сажать никакие другие овощи, кроме картофеля. И по этой причине даже скот имели не все, будучи не в силах содержать сенокос. У большинства русских, как и у бурят, дома, сложенные из камня, глины и песка, стояли без подворий, а скот, если у кого он и был, в засушливое лето забивали. Отапливали дома скопленным за лето коровьим помётом, сухой травой, сучьями. Освещались внутри чаще лучиной. А вот голод, которым страдала Россия в первые годы после революции, жителям острова был неведом, им он не грозил. Всегда в достатке можно было собрать ягод, грибов, наловить рыбы. Охотились в лесу на зверя. Приучали к охоте детей, которые сызмальства умело стреляли из лука, знали положенные обряды и молитвы. Долгое время на Ольхоне не пользовались деньгами. Обмен царствовал на всё: одежду, посуду, топоры, косы. Даже когда остров навещали приезжие, они привозили промышленные товары, увозя ягоды, орехи, рыбу, меха.

Так жили до революции и гражданской войны. Когда же пришла и укрепилась советская власть, она силой установила свои порядки. Делалось это так. Наезжало начальство из Иркутска, накладывались на жителей разные повинности, подати и налоги, притесняли органы НКВД. Хоть и налаживались кое-какие культурные связи с городом, буряты ещё долго оставались верными своим традициям, и старый уклад их жизни менялся медленно.

Великая Отечественная война не обошла остров стороной. Молодых позабирали на службу в армии, пошли письма и похоронки, появились свои убитые и раненые. Начали возвращаться инвалиды с фронтов этой войны, дело, никогда не виданное на Ольхоне. А нам из той поездки запомнились сосланные сюда до и после войны прибалты, поляки, финны, западные белорусы и украинцы. Они работали на рыбозаводе в поселке Хужир, разгружали рыболовные суда. Хотя бывали среди них и такие, которые, не найдя себе применения и не пристроившись к условиям новой жизни, часами просиживали на берегу в подавленном настроении, с тоской глядя на озерную гладь Байкала, вспоминая свои края или своё Балтийское море. Никто их здесь не ждал, по приезде сами чинили они для себя пустые бараки, находя поначалу приют у местных бурят. Будучи католиками, молились они отдельно - с ними был свой священник. Милиция их не охраняла - с острова не убежишь.

Спокойная и размеренная жизнь островитян нарушалась, когда в Хужир прибывал грузопассажирский пароход "Комсомолец". На пристань в это время со всех сторон сбегалась уйма народа из ближайших улусов, подплывали лодки и катера. Кто-то приходил просто поглазеть на прибывших, кто-то - встретить своих или проводить отъезжающих, принять или отправить грузы, увидеть пароход, работающих моряков. Посмотреть на это необычное зрелище хотелось всем. Любопытно было увидеть, как с парохода выгружали в мешках муку, консервы, овощи, кое-какую утварь. Какое-никакое, но для островитян всё это было разнообразием в их скучной и монотонной жизни.

В обычные же дни тишина висела, как туман, над улицами Хужира и поселков вокруг него. Жителям было не до созерцания красот природы, все они много и тяжело работали. Лень здесь не была в моде, безделье не поощрялось. Таким запомнился мне Ольхон тех давних послевоенных лет.

А трехдневное наше путешествие началось с прогулки по Хужиру. Поселок оказался небольшим - семь улиц, триста сорок дворов. Основали его прибайкальские власти двенадцать лет назад, одновременно с постройкой рыбоконсервного завода и промыслового порта при нём. Население здесь собралось больше приезжее, навербованное и смешанное - русские и буряты. Коренных жителей было от силы четверть. А неподалёку, в Харанцах, для экстренных случаев укатана была взлетная полоса грунтового аэродрома, предназначенного для приёма небольших самолётов. 

Посетили мы и ту, расположенную поблизости часть острова, где находится молельная пещера с алтарем Будды. Это легендарный Шаманский мыс - священное для бурят место, где по преданиям обитают те самые грозные духи, о которых мы слышали в детстве. Вход в пещеру всем, кроме шаманов, категорически воспрещён, здесь только они вершат свои ритуалы и возносят свои молитвы. Шаманский мыс - это ключевой образ Байкала, исторический памятник бурятской культуры.

Далее мы направились вглубь острова, в ту его часть, которая ближе к восточному побережью. Ехали след в след по каменистой ухабистой тропе. По дороге не встретили ни души, если не считать одного бурята в грубой рубахе до пола и с плетеной котомкой за плечами. Над нами летали птицы, пели стрекозы, барабанил дятел. Чудесный, спокойный, тихий мир.

Нам повезло! В межгорье в небольшой долине увидели остроконечное сооружение, сложенное из отдельных камней. Это было место поклонения высшим силам - духам и божествам, именуемое бурятами ОБО. Каждый пришедший сюда путник должен остановиться, произнести молитву, выпить вина, разбив бутылку, после чего бросить монету в дар духам и повязать яркую ленточку на соседнем дереве в память о себе. Мы остановились. Ленточек у нас не было, но по монетке мы бросили. И двинулись дальше. Вдруг как из-под земли перед нами появился шаман с колотушкой и бубном. У шаманов свои тропы. На нем были халат с шаманским поясом, унты и меховая шапка, несмотря на жаркое лето. Позже мы узнали, что здешние советские власти преследовали шаманов. Чуть в сторонке от места нашей с шаманом встречи стоял дацан - молельный дом бурят. В нем были видны несколько молящихся. Чтобы не помешать им, мы развернули лошадей и быстро уехали от этого места, но какой-то страх долго одолевал нас. Ощущение было такое, что кто-то крадётся позади. У бурят соседствуют две религии: шаманская и буддийская, и таких культовых мест по острову Ольхон у них много. А кроме того, слышали мы, что приближение их женщин к этим их святилищам ограничено расстоянием чуть ли не в две версты.  

Кроме общего ознакомления с островом, по правде сказать, у нас была ещё одна задача, связанная с давней семейной историей, которая произошла с одним из наших дальних баргузинских родственников. В свои молодые годы, ещё в период становления советской власти, он сбежал сюда в поисках укрытия от часто сменявших друг друга белогвардейцев и чекистов. Да так и прижился в глухом улусе, подстроившись под местные бурятские обычаи. Мы же о нем слышали только по рассказам родителей.

Нашли мы его не сразу, путь к нему подсказали русские охотники. Нам повезло: мы застали нашего родственника дома. Когда же разобрались, кто мы и кем он нам приходится, он неожиданно заявил: "Что вас сюда принесло? Здесь НКВД шастают, я не хочу, чтобы меня проверяли. Поэтому давайте-ка быстро уходите отсюда!" Такой "радушной" встречи мы, конечно, не ожидали, но без обиды его поняли - НКВД наводило страх везде и на всех, где бы оно ни появлялось. Чаем, правда, он нас напоил, попутно расспросив о своих родных. Выглядел он пожилым, а по виду и впрямь стал бурятом: плоское широкое лицо с бурятским прищуром, зоркий глаз и твердая рука, ростом тоже, как все они, невелик. Свободно владеет бурятским языком и всем говорит, что его отцом был бурят. Соблюдает бурятские обряды и носит их национальный длиннополый халат. Домик, как у всех, из камня с деревянной мебелью и печуркой. Мы дружественно попрощались с нашим, как оказалось, не таким уж и дальним родственником и быстро уехали, чтобы не привлекать к нему внимание "компетентных" органов.

А как раз в эти дни весь Ольхон был в тревоге. Повсюду искали пропавшего бурята-охотника, которого знали и любили многие. Он был из местных, никогда не покидал остров, знал все его пригорки и тропы. Половина населения острова приходилась ему роднёй, поэтому все кинулись на его поиски. Даже НКВД подключили. Они-то и подсказали, что его могли прихватить беглые каторжане с целью выкупа. Их лодку видели недавно у берегов Ольхона. Пропавшего искали и в горах, и в лесах, но так и не нашли.

Вообще-то живут на острове настороженно. Стоит кому-нибудь появиться в улусе, как за ним уже бегут любопытные дети, лают собаки, двери в домах плотно закрываются, взрослые выглядывают из окон. В домах обычный быт тех мест и тех лет: постель из травы, раскинутая на полу, вокруг буржуйки вьются грязные ребятишки с лицами, подолгу не видевшими воды. У некоторых домов видна на привязи лошадь или корова, бродят овцы. Вечерами слышны монотонные песни - бурят поёт о том, что видит. Но в целом, буряты народ гостеприимный. Две ночи мы провели у совершенно незнакомых людей, и нас принимали, как своих: выставляли на ужин грибы, ягоды, рыбу, хлеб - свои национальные лепешки - и эмоционально отказывались от платы за постой.

Хотя вот на второй день путешествия неожиданно произошло с нами и такое. Случай этот навел на нас достаточно страху, да так, что исчезла вся романтика от нашей поездки. В это время мы двигались по дальним глухим тропам, порою даже не представляя себе, куда они нас выведут. Кругом не было ни души. И вдруг услышали позади собачий лай и лошадиный топот. Рвануться вскачь или пропустить вперед этого всадника? На узкой тропе и разойтись с ним будет трудно. Поэтому решили спешиться. И вскоре с нами поравнялся пожилой бурят в богатом национальном одеянии, с винтовкой и сумкой за плечами, верхом на низкорослой монгольской лошадке, в расшитом ярким орнаментом седле. Он недружелюбно посмотрел на нас, как сноп, свалился с коня и подошел, характерно шевеля пальцами рук. По всему было видно, что требовал денег. Перепугавшись, во избежание других неприятностей, мы второпях достали из кошелька значительную часть нашей наличности. Всадник, даже не сосчитав деньги, сунул их за пазуху. Чем-то недовольный, он взобрался на свою лошадь и быстро удалился. Но, несмотря даже на столь значительную потерю денег, мы были рады тому, что все закончилось так благополучно. Страх наш был связан ещё и с тем, что двигались мы по этим глухим лесным тропам, толком не зная куда. Кстати, чуть позже мы узнали, что встретились на тропе со всемогущим бурятским островным старостой, который столь неделикатным образом собирал пожертвования для своей общины. И хотя бюджет наш чувствительно поубавился, мы даже горды были, что пообщались с самим представителем Далай-ламы.      

Но второй день нашего путешествия на этом не кончился. Нас ожидала ещё одна необычная встреча. Вот тут мы уже натерпелись страху по-настоящему. Двигались мы по-прежнему по тропам, в стороне от проезжих дорог. Больно уж пленяла наше воображение окружающая природа - холмы и перелески, поляны, наполненные ароматом трав и цветов. Остановились мы на небольшой лужайке, неподалеку от ручья, в расчете напоить лошадей, дать им пощипать сочной густой травы. Заодно и самим захотелось отдохнуть посреди этой благодати, совершенно несравнимой с беспокойством и суетой городской жизни. Тут можно было бы набрать и поесть ягод и щавеля. Солнце уже перевалило за полдень, но жгло ещё довольно сильно, поэтому собирались мы спуститься вниз, к берегу, чтобы искупаться в Байкале. Но вдруг в зарослях кустарника заметили одиноко сидящего старого бурята, одетого, несмотря на жару, в теплую тужурку и стеганые штаны. На голове его высилась островерхая ритуальная шапка. Сидел он не шевелясь, с опущенным вниз лицом.

Нам бы тут быстро собраться и уехать, пусть сидит себе и молится. Но, увидев его, наши лошади, замедлив шаг, заржали, а потом и вовсе остановились, как будто от него исходила некая притягательная магическая сила. Бурят же по-прежнему не шевелился, словно впал в глубокий транс. Неожиданно молящийся неспешным движением достал из травы лук со стрелой и резко выпустил её в нашем направлении, целясь чуть выше голов. Стрела просвистела над нами, кони наши дрогнули и снова замерли, и как мы ни пытались понудить их двинуться с этой поляны, они упорно стояли на месте, переминаясь с ноги на ногу. Раздраженный старец послал в нашу сторону вторую стрелу, давая тем самым понять о полной нежелательности нашего присутствия здесь. И нам потребовалось ещё много усилий, чтобы растормошить коней и пустить их в путь.

Желание искупаться в Байкале быстро улетучилось, да и день подходил к концу. Поэтому мы остановились в ближайшем улусе в русской семье. Выслушав историю наших приключений и, честно говоря, не поняв и недооценив остроту нашего желания увидеть потаённые уголки острова, хозяева над нами просто посмеялись, после чего рекомендовали держаться подальше от торной дороги. Иначе, по их мнению, поди знай, что может случиться. И в заключение беседы посоветовали посетить древние каменные развалины дугана - старинного сооружения четырнадцатого века, где по преданию похоронен Чингиз-хан. Оказалось, что он и на Ольхоне побывал, а на горе Иджитей ковал своё оружие.

Буряты считают себя потомками древних монголов, связывая с их нашествием происхождение различных названий. Да и имя бурятскому народу дано было монгольским властителем по имени Баргу, имевшим трех сыновей, один из которых звался Бурятом, что означает "упорный, склонный к охоте и мирному труду, спокойный нравом". Якобы именно ему в управление и выделил Баргу-хан эти края. Мне думается, что имя самого Баргу носит и моя родина - Баргузин.

Мы подъехали к развалинам дугана. Сохранившиеся колонны и купол свидетельствовали о былом его величии. Ныне же рядом с ним стоял молельный дом-дацан. Он был открыт, и мы вошли. В единственной его комнате никого не было. На стенах мы увидели обилие древних изображений Будды - высшего азиатского божества, посвятившего себя, как нам сказали, борьбе со злом.

Третий день нашего знакомства с островом подходил к концу, когда случилось непредвиденное. На зеленой лужайке, рядом с дуганом, паслись коровы и лошади, и мы решили подкормить своих лошадей, пустив их здесь на свободный выпас. И вдруг одна из наших лошадок прямиком направилась по узкой тропе в соседний лесок. И ушла она в полном снаряжении, с седлом и привязанной к нему сумкой, в которой находилась вся наша еда и кое-что из нужных вещей. Как потом оказалось, своевольница зашагала бодрым шагом прямиком в Хужир, к паромной переправе. Вовремя удержав вторую лошадь, мы оставшиеся 30 км добирались до Хужира где пешими, где верхом вдвоем, сохраняя при этом буддийское спокойствие. Здесь на пристани мы и увидели нашу беглянку. Она стояла у коновязи, кем-то привязанная, у паромной переправы с седлом и нашей сумкой. Мы знали, что лошадей здесь не крадут, но были безумно рады, что она нашлась. Как объяснил нам позже больничный конюх, эта лошадь не раз бывала на Ольхоне, знает здесь все тропинки и дорогу домой.

На пути к Хужиру тропа вывела нас к лагерю ГУЛАГа. Через высокий дощатый забор с колючей проволокой мы увидели людей в драных робах, укладывающих в поленницы нарубленные дрова. Там же видны были охранники со свирепыми лающими псами и кучи мусора возле бараков.

На этом печальном зрелище и закончилось наше знакомство с Ольхоном. Воспользовавшись паромной переправой, мы перебрались на материк, сразу затем вернувшись к сестре домой, в Еланцы.