Поручику Ивану Васильевичу Петрово несказанно повезло. Шестого февраля одна тысяча сорок второго года он поймал кота. Впрочем, особой заслуги Ивана Васильевича в этом не было. Просто удача улыбнулась щербато, потом поднялась линялой галкой к облакам и, сделав круг, уселась на плечо золочёного Ангела на шпиле Петропавловки.

Иван Васильевич как раз сидел на саночках, приобняв левой рукой бидон с водой, и понимал, что умирает.

- Неужели пора? - беззвучно спросил Иван Васильевич галку на шпиле.

- Рано, рано... - каркнула галка.

Только Иван Васильевич собрался спросить умную галку, почему рано, как она обернулась мичманом в чёрной шинели и потрясла Ивана Васильевича за плечо:

- Ты живой, отец?

- Доходит, - прохрипел краснофлотец с винтовкой. - Не видишь, что ли, командир?

- Доходит, доходит... - отозвалась эхом пустая улица.

- А как же Полина без меня? - испугался Иван Васильевич.

- Ничего, батя, ничего...- сказал мичман, роясь в кармане шинели. - Ничего. Мы ещё поживём.

Мичман достал кусочек сахара-рафинада, дунул на него и вложил его Ивану Васильевичу в рот. Потом козырнул и ушёл в сторону Васильевского спуска.

Лицо у поручика Петрово стало розоветь. И ему стало жарко так, что он даже полушубок расстегнул. И тут из-за угла выбежал кот рыжей масти и в панике забился Ивану Васильевичу под полу полушубка. Иван Васильевич среагировал моментально: свернул шею животному и засунул его в бидон с водой. С чёрной невской водицей, которая и не такие трупы видела.

Потом Иван Васильевич нашарил в кармане нож, расслабился и стал ожидать тех, кто испугал кота.

- Поручика Петрово даром не возьмёте, сволочи, - бормотал Иван Васильевич, понимая, что серьёзно сопротивляться он не сможет.

Впрочем, ожидать пришлось недолго. К Ивану Васильевичу подбежали трое:

- Эй, дед! Кота не видел?

Иван Васильевич посмотрел на охотников снизу вверх:

- Нет, сынки. Я уже и не помню, когда котов видел.

- Доходишь, дед? - равнодушно спросил один из любителей дичи и покрутил коротким ломиком. - А можно я у тебя водицы попью?

Иван Васильевич сжал нож и приготовился вскочить на ноги:

- Попей, сынок, - сказал он деланно равнодушно. - Водица в Неве дармовая.

- Ты что, Федька, охренел? - сказал другой, который был с черенком от лопаты. - Тиф подхватить хочешь?

- И то верно, - согласился первый, потянувшийся было к крышке бидончика.

И они затрусили по улице, заглядывая в подворотни.

А Иван Васильевич поднялся и поволок саночки к своему дому. Из громкоговорителя на столбе мужской голос подбадривал:

- ... Не будет этого, не выйдет это дело у врага. Будет он истреблен и уничтожен. Но для этого надо напрячь все силы и в тылу, и на фронте, особенно у нас, где и город - фронт, и озеро - фронт, и где мы должны не посрамить заветов прошлого и быть достойными встретить славную годовщину новыми победами. Вперед, дорогие, вершите новые дела, работайте бесстрашно и неустанно, победа будет за нами.

Но Ивану Васильевичу некогда было слушать. Он боялся, что мужики, искавшие кота, спохватятся.

Иван Васильевич, поднимаясь с бидоном на второй этаж, несколько раз присаживался на обледенелые ступеньки, думая, что, слава богу, не на четвёртый.

Полина лежала, укутанная во всё что можно.

- Жан. Зачем ты привёз меня в эту страну?

     Она хотела плакать, но слёз не было.

- Я хочу назад, в Бордо, Жан. Я хочу домой.

- Там тоже немцы сейчас, Полина, - сказал Иван Васильевич, вынимая кота из воды. - Представляешь? Сегодня смотрю и вижу: Ангел на Петропавловке почернел. И Ангел чёрный, и крест чёрный.

- Это плохая примета, Жан?

- Нет, Поля! Сначала я тоже так думал. А потом оказалось, что к добру. Мичман сахаром поделился, а потом мясцо само прибежало, - ответил Иван Васильевич, ошкуривая кота. - Ты потерпи немного. Сейчас я управлюсь. Сейчас я тебя накормлю по-царски.

"Странно, - думал Иван Васильевич. - Полина почти всю жизнь в России прожила, шестерых детей народила, а стоит заболеть, так хочет в Бордо. Как ни крути, а на родину тянет".

И он начал разбираться с убиенным животным, то и дело поглядывая то на остывшую буржуйку, то на гроб, поставленный в углу на попа.

Осенью двадцать второго после разгрома Добровольческой армии Иван Васильевич вернулся с документами на имя инвалида Красной армии Ивана Сильвестровича Кафанова. Он нашёл семью в деревеньке Печки под Изборском и тут же перевёз жену с детьми в Питер. Там он устроился в столярную мастерскую коммунального хозяйства. Мастерская изготовляла гробы. И Иван Васильевич через несколько лет смастерил для себя вот этот прекрасный дубовый гроб с кистями и позументами.

Иван Васильевич поделил тушку кота на несколько частей. У него в запасе были ещё две плитки столярного клея - так что завтра можно будет сварить прекрасный холодец.

Потом Иван Васильевич положил немного мяса в кастрюльку, залил водой, поставил на буржуйку и занялся гробом. Распиливая доску, оторванную от крышки, он клял себя на чём свет стоит: уж очень неподатлив был вылежавшийся дуб.

Когда закипел бульон и жирный запах понёсся по комнате, Полина вновь открыла глаза:

- Боже мой! Жан! Ты испортил свой гроб!

- Поля! Дорогая, - утешил жену Иван Васильевич. - То, что меня похоронят без этого ящика, вовсе не уронит мою честь дворянина. Вот если я оставлю умирать любимого человека без помощи...

Иван Васильевич налил немного бульона, покрошил в чашку прибережённый на вечер хлеб и начал кормить Полину.

- Мы выживем, Поля. - приговаривал он. - Мы обязательно выживем.

- А зачем, Жан? Зачем нам жить?

- Глупая ты женщина, - утешал Иван Васильевич. - Вот дождёмся мы сыновей. Не может же быть, чтобы всех убили! Вот внуки пойдут. Ты только представь, Поля, какая это радость! А если мы с тобой умрём, то кто же внуков нянчить будет? Нет, дорогая. Как же это Россия без нас?

- О, Жан! Я опять хочу от тебя ребёнка, - прошептала Полина, засыпая.

- Будем жить, Полинушка. Будем жить, - ответил Иван Васильевич и понёс ночную вазу в туалет. - Русская кость крепкая. Не сломаешь.