Среднюю школу Фира Вишнецкая окончила в 1965 году и сразу поступила в Торфяной институт. Нельзя сказать, что торф очень уж привлекал её, но это был институт, куда "брали", то есть принимали и евреев, и женщин, и не совсем отличников... Что же касается торфа, то дедушка Евсей объяснил ей, что это вид топлива, но не дрова и не уголь, а скорее вроде сухих кизяков, которыми топили во время войны в эвакуации в Караганде.

Как бы то ни было, торф или кизяки, но Фира вступала в новую полосу жизни - теперь она была студенткой и взрослой 18-летней женщиной, стройной, темноволосой, с миндалевидными черными глазами. Её всерьёз беспокоили предстоящие занятия в институте, она много думала об этом. Ну, платье у неё, можно сказать, есть - недавно, к окончанию школы, сшила портниха Зося из второго подъезда. Недорого взяла, а материал был у мамы с незапамятных времен. Удалось сберечь настоящие капроновые чулки без шва, как теперь носят. Но туфли... вот где был полный провал. Те нарядные туфли, в которых она ходила последние три года в театр и на вечера, давно уже стали далеко не нарядны. Даже если их починить, всё равно никуда не годятся: не модные и вообще какие-то полудетские, явно не для взрослой девушки-студентки.

Итак, туфли. Деньги на них мама скопила, но где и как их достать? Обуржуазившимся вконец читателям, если такие попадутся, вынужден объяснить, что в советские времена главной проблемой было не где взять деньги (как во всяком нормальном обществе), а где купить на имеющиеся деньги. Хотя скопить деньги на туфли, которые стоили чуть ли не половину месячной зарплаты школьного учителя, тоже было ох как непросто. К слову сказать, Фирина мама как раз и была школьной учительницей и получала очень скромную зарплату. Папа был бухгалтером. Сам он предпочитал называть свою профессию "счетный работник", но как ни назови, зарплата была не выше маминой... 

Но всё же деньги на Фирины туфли были накоплены, собраны, сэкономлены, оставался главный вопрос: где взять? Обувных магазинов в городе было много. Но что толку? Они продавали войлочные тапочки на резиновой подошве (обоеполые, то есть для мужчин и женщин), мужские кирзовые сапоги, женские брезентовые шлепанцы... вот, пожалуй, и всё. Но иногда в том или ином магазине появлялась партия импортных, венгерских, чешских или польских, женских туфель. Кстати, называлось это не "продавать", а "выбрасывать". Тогда начиналось что-то немыслимое: собиралась огромная толпа, выстраивалась очередь длиной в половину трамвайной остановки, прибывал наряд милиции... Фира пару раз побывала в таких очередях, но, к несчастью, у неё был самый ходовой размер, и пока её очередь подходила, этот размер кончался. И на один больше кончался, и на один меньше...

Положение складывалось ужасное, неумолимо приближалось начало учебного года. Что делать? Хоть босиком иди!.. Все Фирины подруги были в курсе дела, но помочь не мог никто. И вот однажды одна из подруг, Зина, потёрла лоб и задумчиво произнесла:

- Кажется, кто-то говорил, что в Праге можно в магазине купить туфли. Прямо как при капитализме.

- В Праге? Мало ли что где есть, - махнула рукой Фира.

- А Зденек? Ты его не знаешь? Ну, он учится здесь в металлургическом, а скоро поедет домой, в Прагу, на каникулы. К началу занятий он должен вернуться. Давай я тебя с ним познакомлю. Попроси его. Если это правда, что туфли прямо продаются в магазине...

- Да ну, неудобно как-то...

- Брось ты! Чего тут неудобно-то? Он свой парень, студент, даром что иностранец.

И знакомство состоялось. Зденек Новачек и вправду оказался "своим парнем" - веселым, общительным, к тому же загорелым, светлоглазым и вообще... Он бойко говорил по-русски, хотя и с сильным акцентом. Женскими туфлями в Праге он никогда особо не интересовался, но и не слышал от мамы и сестер, что это проблема. В общем, он готов поинтересоваться, и если Фира ему объяснит, что ей надо, то почему бы не купить. Фира тут же извлекла из сумочки заранее приготовленное описание туфель - цвет, размер, фасон. Зденек вдумчиво прочёл записку:

- Тут имеется непонятное слово. Что такое "на танкетке"?

В тот день они втроем с Зиной погуляли по городу и распрощались. Через день Зденек укатил к себе в Прагу.

Август промчался с невероятной быстротой, приближался день начала занятий, а туфель не было. И от Зденека ни слуху ни духу... Да Фира особенно и не надеялась: в конце концов, малознакомый человек. Почему он должен заниматься её делами? Смешно надеяться. И вот вечером 29 августа у Фиры дома зазвонил телефон.

- Туфли еще нужны? - спросил мужской голос с иностранным акцентом.

- Зденек? Дорогой! А я уже думала...

От радости она чуть не заплакала.

Они встретились на следующий день. Туфли оказались замечательными, точь-в-точь такими, как она хотела. И не безумно дорогими. У неё даже немного денег осталось. Она тут же пригласила его в кафе-мороженое - проедать остаток туфель, а он сказал, что сначала они должны пообедать, а потом мороженое, и пригласил её в ресторан "Прага".

Потом они гуляли по городу, сидели на скамейке в парке, катались на лодке по пруду, стреляли в тире из пистолета. И всё это время Зденек восторженно рассказывал о своём родном городе, который он называл "Злата Прага", а Фира так же восторженно внимала ему. Даже в тире, целясь в толстого империалиста, поджигателя войны.

Расставались около полуночи возле её дома. Когда они поцеловались в первый раз, она вдруг заглянула ему в глаза и спросила тоненьким голоском:

- Зденек, а вы не хотели бы на мне жениться? Мне уже восемнадцать с половиной...

Зденеку оставался год до окончания института. И хотя в течение этого года он чуть ли не ежедневно виделся с Фирой, забегая вперед скажем, что дипломный проект он защитил на отлично. Это он, Зденек, а что касается Фиры, то её дела шли не так гладко. Начать с того, что заявление о намерении выйти замуж за Зденека чуть не вызвало инфаркт у родителей - сразу у папы и мамы. Что? Замуж? Да ты еще ребенок, ты еще три месяца назад в школу ходила! И кто этот Стенок? Ну, Зденек, какая разница. Что ты о нём знаешь? Иностранец? Господи, час от часу не легче...

Конечно, ни о каком замужестве речи быть не могло. Девчонка просто вздурила, белены объелась. За какого-то иностранца, первого встречного. И потом... он же не еврей. За шейгица замуж? Ой, мне плохо...

Следовало немедленно принять какие-то меры. Была мобилизована вся семья Вишнецких, все родные и двоюродные, все дяди-тёти, "ди ганце мишпухе", как это называлось. И наконец, в бой ввели главный калибр - дедушку Евсея. Он играл в семье роль патриарха, авторитета, знатока правил и блюстителя традиций.

Фира с трудом, под большим давлением согласилась встретиться с родственниками. Хотя любила их всех, в особенности деда, который провёл много лет в лагерях как немецкий и японский шпион. Только немецкий, объяснял Евсей, им показалось мало...

Не стоит тут подробно пересказывать, как всё происходило на семейном совете. В общем, родственники дружно охали, кудахтали, уговаривали Фиру не делать глупости, а потом заговорил дедушка Евсей, и все замолчали.

- За гоя выходить замуж не полагается, вы правы. Но из всякого правила есть исключение. Если каким-то образом представляется возможность уехать из этой паскудной страны, от этого бандитского правительства... Фирочка, выходи замуж и езжай отсюда, с Богом, как можно дальше. Подойди, деточка, я тебя поцелую.

Так осенью 1966 года Эсфирь Вишнецкая, теперь уже Новачкова, оказалась в Праге.

Жизнь, которую она увидела здесь, очень отличалась от той, к которой она привыкла на родине. Даже не зная местного языка, она ощущала накал и бурление каких-то еще не понятных ей событий. Зденек сразу по прибытии поступил на работу в министерство. Каждое утро, после кофе с рогаликом, он уходил на весь день, а к Фире приходила Власта, застенчивая молодая учительница, которая давала уроки чешского языка. Они занимались шесть часов подряд, и Власта еще задавала домашнюю работу. Фира осваивала язык с удивительной скоростью, учительница не могла нарадоваться. Через пару месяцев Фира и Зденек начали постепенно переходить на чешский язык - до того они говорили между собой по-русски. Еще через некоторое время Зденек начал брать её с собой на собрания, митинги, демонстрации, которые в то бурное время происходили чуть ли не ежедневно. Он принимал во всём этом активное участие. Фира не всё понимала, что говорили ораторы, но главное она улавливала отчетливо: они больше не хотят жить по указке из Москвы, они хотят сами проводить свою политику. На первомайской демонстрации она прочла такой лозунг: "Навеки с Советским Союзом! Но ни минуты дольше..."

Удивительная вещь: несмотря на смертельную опасность, чехов не оставляло приподнятое, радостное настроение. Иронические лозунги на демонстрациях, шутки про коммунистических руководителей, анекдоты на политические темы - у людей словно спали оковы, они радовались освобождению. Хотя шутили они с огнём... Тема советского вторжения ощутимо висела в раскалённом воздухе. "Они это не сделают", - говорили одни. "Они всё могут",- возражали другие. На одном собрании седовласый серьезный человек особенно напирал на мировое общественное мнение:

- Передовая общественность всего мира на нашей стороне, - говорил он. - Советские руководители не посмеют задушить наше движение.

И тут неожиданно для себя Фира поднялась и громко сказала, впервые публично по-чешски:

- Вы их плохо знаете. Они ни с чем не посчитаются. Вспомните Венгрию.

Как известно, прав оказался не престарелый политик, а двадцатилетняя Фира: в ночь на 21 августа 1968 года войска Варшавского пакта вторглись в Чехословакию.

На следующий день советские танки двигались по пражским улицам. Фира и Зденек смотрели на них из окна своей квартиры. Фира плакала.  

- Негодяи, негодяи, - повторяла она. - Мне стыдно.

- Стыдно должно быть им. Но они стыда не знают... - сказал Зденек. И вдруг рассмеялся. - Помнишь, я тебя спрашивал, что такое танкетка? Я думал, маленький танк, а оказалось, модель туфель.

Пражская весна не сдавалась. Хотя чехословацкая армия оставалась в казармах, население сопротивлялось оккупации как могло. Фира к тому времени уже прочла несколько книг по истории и знала, что вера в эффективность ненасильственных действий заложена глубоко в чешской традиции и в национальном характере. Чехи верят в то, что сказал их великий учитель Ян Гус: "Правда победит!" (Что не помешало, однако, чешским партизанам убить в 1942 году нацистского протектора Богемии и Маравии Рейнхардта Гейдриха. Но это так, к слову.)

Пражане вышли на улицы. Они окружали танки и пытались говорить с советскими солдатами. Зденек был в числе самых активных.

- Ребята, зачем вы здесь? Мы сами справляемся со своими делами, нам никто не нужен.

Солдаты угрюмо молчали, видимо, таков был приказ. Но офицеры иногда, не выдержав, вступали в спор:

- Мы вас от немцев в сорок пятом освободили. Где ваша благодарность?

- Освободили от немцев, чтобы сделать своими рабами? Так, что ли?

Офицер грозил Зденеку иногда кулаком, иногда пистолетом, но не стрелял - приказа не было.

Фира целыми днями работала в подпольной типографии, которая печатала листовки по-русски для советских солдат. Текст переводили с чешского, Фира редактировала перевод, чтобы звучал нормально, - у неё был самый "свежий" из всех русский язык. Домой она не приходила даже на ночь, шла ночевать к Власте или к кому-нибудь из новых подруг или спала прямо в типографии на матрасе. Там Зденек и навещал её. Ночевать домой он тоже не ходил: опасно, из дому брали по ночам.

Петля всё туже затягивалась на шее Пражской весны, танки действовали сильнее, чем слова. К середине октября весна перешла в зиму. Да, в конечном счёте правда победит, но ведь до победы можно и не дожить... Двести тысяч чехов покинули свою страну, и среди них Зденек Новачек и Эсфирь Новачкова.

"Что будет дальше? Где будем жить?"

Слова эти вслух никто не произносил, они витали под потолком комнатенки на окраине Вены, куда их, бесправных беженцев, поместил австрийский Красный Крест. Вообще говоря, мир отнёсся сочувственно к чешским беженцам, несколько стран предложили принять их. Так куда двинемся дальше?

И тут Зденек сказал совершенно неожиданную фразу:

- Мы везде будем чужими - беженцами, эмигрантами, иностранцами. Есть только одно место, где нас пустят не из сострадания, а по полному праву. Это в твоей стране.

Фира вскочила на ноги:

- Ты с ума сошел! Вернуться в Советский Союз? Да ни за что! Лучше... лучше уж... Как ты можешь?

- Фира, я имею в виду Израиль.

Это было неожиданно. Они никогда не говорили о еврейском происхождении Фиры. Конечно, Зденек знал об этом, но еврейская тема не всплывала в их разговорах. И тут вдруг...

Израиль. Фира и сама молча подумывала о нём. Но ведь там постоянно война...

- Что ж? Значит, будем воевать. Только в руках у нас будет настоящее оружие, танки, а не листовки. А враг - тот же самый...

Так Зденек выбрал свою судьбу. Веселый, светлоглазый, загорелый Зденек...

Пять лет они прожили в Израиле, и это была счастливая пора. Несмотря на неизбежные трудности. Язык им обоим давался сравнительно легко. По выходе из ульпана Фира устроилась на курсы метеорологов, а потом работала по этой специальности в гражданской авиации, пока не родила Амоса, крепкого сероглазого мальчишку. К этому времени они жили в хорошем доме в Хайфе. Зденек занимал должность главного технолога в солидном частном предприятии, получал вполне достаточную зарплату, и Фира ушла с работы, чтобы сидеть дома с Амосом.  

Как всякий израильский гражданин, Зденек должен был служить в армии. Он сначала попал в пехоту, но упорно и настойчиво добивался перевода в танковые войска. "Ты же знаешь, у меня с танками необыкновенные отношения. Особенно с танкетками", - объяснял он Фире в своей обычной шутливой манере. И в конце концов, стал водителем танка.

Когда в Йом Кипур, 6 октября 1973 года, взвыли сирены, Зденек поцеловал Фиру и спящего Амоса и через сорок минут был уже на месте сбора. Фира потом мучительно вспоминала, какие были последние сказанные им слова. И вспомнила: "Сними тёплое одеяло с Амоса, ему ведь жарко".

Из-за тяжелой военной обстановки на Голанах командование не могло тратить время на формирование постоянных экипажей, как это полагается, а сажало в танк тех, кто был в наличии. Зденек попал в один экипаж с незнакомыми людьми. Может, это сыграло свою роль, трудно сказать. Так или иначе, он вёл один из первых танков, укомплектованных резервистами.

Через Голанские высоты сирийцы рвались в долины, к израильским городам, к сердцу страны. Они напали неожиданно, их было в девять раз больше. Израильская 188-я танковая бригада, которая приняла первый удар, практически перестала существовать. Отдельные танки еще продолжали вести бой, и Зденек прямо с марша атаковал врага. Он сразу же попал под ураганный обстрел, и через несколько минут его танк уже горел. Все члены экипажа, кроме Зденека, выпрыгнули из танка и тут же упали замертво под пулеметным огнём. Зденек в горящем танке бросился на врага. Похоже было, что он намеревался протаранить сирийский танк, но через несколько секунд его танк взорвался...

Еще через несколько часов в бой вступили отмобилизованные основные силы резервистов. Вскоре наметился перелом. Израильтяне перешли в наступление и гнали сирийцев, пока не оказались в сорока километрах от Дамаска. Но Зденек этого уже не увидел...   

Он погиб, чтобы не допустить врага в израильские города. Но он также погиб за Прагу, думала Фира долгими бессонными ночами, глотая слёзы и прислушиваясь к ровному дыханию Амоса. Ведь враг тот же самый...