"Халтура" - вещь в инженерной геологии необходимая и негласно поощряется начальством. Зарплата у геолога невелика, командировочных на жизнь не хватает, на складе запчастей для буровых машин нет, а это значит, каждую субботу снимайся с объекта и иди "в люди". Еще неизвестно, что на том объекте построят, а татарам вода всегда нужна. Им жить надо, поднимать загубленную землю. 

Над окаменевшей под крымским солнцем красновато-бурой землей в раскалённом воздухе плывут, зажатые в ладонях, две изогнутые медные проволочки. Сейчас в этом мире есть только они и тонкие струйки воды, пробирающиеся по трещинам к Черному морю. Необходимо перехватить эту воду и поднять наверх в сухую пыльную долину.

Мне сейчас всё равно: медные это проволочки или ореховый прутик. Важно суметь забыть обо всём, что может отвлечь от главного сегодня. Сейчас. Поднять в душе неведомые силы, направить их в ладони, сжимающие медные "рамки" и найти истину. И воду... 

Летать я начал ещё в детстве. Залез как-то на тополь и устроился на ветке помечтать. Была у меня такая блажь. Ветерок ласковый, солнышко весеннее, листочки только начали прорезаться. И в школу завтра не идти - весенние каникулы. Благодать!

И вдруг чувствую - лечу! Нет, не с ветки на землю, а над нашим посёлком в сторону прудов. Хорошо лечу, высоко, не торопясь. Внизу подо мной перелесок какой-то, дорога и телега с почерневшей за зиму соломой. Собачка лает. На меня. Догоняю клин журавлей. Летят на север, перекликаются. Ну и я им что-то кричу, а они к себе приглашают, лети, мол, с нами! Я, было, пристроился в стаю, а тут мать обедать зовёт. Пришлось с дерева слазить. В те времена к еде относились почтительно. 

За работу я и мои буровики получим кое-какие деньги, а хозяин, татарин Миша, сможет полить привезенную из Ферганы лозу. Когда-то в товарном вагоне такую же лозу увез из Крыма в Среднюю Азию дед Миши, отливая черным корням треть своей воды.

Суббота пошла на убыль. Рамки ничего приличного не показывали, разве только слегка увлажненную зону, а необходима хорошая, обильная жила.

- Здесь колодец был, - горячится Миша, - дед умирал, рассказывал. Пятьдесят шагов на восток от угла дома. Где-то здесь. Или здесь...

Миша в сотый раз меряет шагами участок. Из-под навеса фанерного сарайчика, крытого горбылем, протирая в который раз помятое медное блюдо, за нами наблюдает мать хозяина - пожилая женщина в чёрном длинном платье и с покрытой по мусульманскому обычаю головой. Когда ее увозили из Крыма, она была совсем ребенком, и помочь нам своими воспоминаниями не могла.

Из Ферганы Миша тоже не по своей воле уехал. Как-то вечером зашел к нему сосед узбек, принес пачку денег и сказал:

- Уезжай, друг. Оставаться тебе здесь нельзя. Сожжём. 

Воду искать меня один старик учил. За бесплатно:

- У тебя должно получаться, - говорил, - глаз у тебя хороший и характер птичий. Научишься сквозь землю видеть - цены тебе не будет. Только денег за это не бери.

Глаза у меня в ту пору и вправду были хороши. Бабы млели. А сквозь землю я научился только с годами  видеть. Видно, мало красивых глаз, надо ещё что-то иметь за душой и железу какую-то в голове. Говорят, она птицам и нам со времён динозавров осталась. Чтобы изгибы магнитных силовых линий Земли чувствовать и не блуждать. Только вот забыли мы как ею пользоваться. Я вспомнил. Может, лучевая доза, заработанная под Чернобылем, помогла? Или что другое? Бог его знает.

Взлеталось на этот раз тяжело. Стартовать со скалы или с дерева проще. Расправил крылья, нырнул, а восходящий поток тебя подхватил. Вот и все дела. А здесь ровная площадка, очень жарко, да и возраст сказывается. Для хозяина и бурмастера я меряю шагами окрестности, слежу за вращением рамок, что-то пишу в записной книжке и на выгоревшей земле черчу сапогом стрелки. А на самом деле, парю на километровой высоте и всматриваюсь в рельеф. Заломило в висках, глаза налились болью. Хряпнешься ты, Валера, когда-нибудь с такой высоты на пыльную дорогу, запрут тебя в комнате с мягкими стенами, седой доктор будет листать твои дневники и тяжело вздыхать: "Не сдюжил парень".

Устал. Опускаю рамки, присаживаюсь на серовато-желтый блок ракушечника и прикрываю веки. Вода на участке есть, но не там, где хотелось бы Мише. Не около дома, не на огороде, а ближе к долине реки, метрах в пяти от старой богатой шелковицы. Только там или нигде. Именно там рамки вращаются так, что приходится притормаживать их легким сжатием ладоней.

- Будем бурить, Миша, и давай начнем сейчас, а то до темноты не успеем.

- А может, ещё поищешь? Далековато от дома. Я заплачу!

- Я за это денег не беру, а вот за бурение придется доплатить. До воды метров двадцать и грунт хреновый.

- Воду будет тяжело к дому таскать. Там метра на три ниже двора.

- Мы в скважине над землёй кусок трубы оставим, привезешь щебня и поднимешь площадку до уровня двора. На базаре купишь насос "Малыш" для скважин, он тебе воду поднимет, дальше она самотеком пойдет. Жаль только шелковицу - засохнет дерево, если ствол присыплешь.

- Не засохнет. Я стенку построю. Хорошее дерево! Ему рано умирать.

- Тогда с богом и начнем.

Командую скучающему около буровой машины мастеру:

- Трохим, заводи!

Бодро затрещал пускатель. Взревел, пыхнул чёрным дымом и ровно замолотил дизель, поднялась ажурная семиметровая мачта нашей буровой установки, и начались мучения. Кто занимался бурением, тот знает, что нет более трудного грунта, чем глина с галькой и валунами. Установку качает, как на волнах. Временами кажется, что металл не выдержит и штанги из твердой буровой стали лопнут, а обломки полетят в горизонт, калеча всё вокруг. Бурмастер вцепился в рычаги поседевшими от пыли руками и кроет матом всё и всех. Мы с помбуром таскаем штанги и шнеки, отгребаем выработанный грунт лопатой и выслушиваем от мастера все, что положено в таких случаях. Сейчас начальник тот, кто за рычагами.

К закату доводим скважину до воды, обсаживаем трубами и чистим желонкой от шлама. Пробую на вкус, вода хорошая, правда, карбонатов много, но это в Крыму почти везде. Отмывшись и переодевшись в чистое, идем к столу принять по триста грамм, "чтобы вода не ушла".

- Через три года ты эту землю не узнаешь. Здесь все будет: вишня, виноград, персики. Обязательно приезжай! Самым дорогим гостем будешь, - уговаривает меня слегка захмелевший Миша.

Я соглашаюсь. Всегда соглашаюсь, но никогда не приезжаю. Вода в скважине есть, деньги в кармане, сейчас допьем, доедим, что Аллах послал, и разойдемся навсегда. Не стоит возвращаться в прошлое - настоящее покажется тусклым, а будущее страшным.

Я полжизни отработал в инженерной геологии. Были времена, когда большие объекты приводили меня в восторг. Со своими буровыми бригадами я шел впереди, разведчик огромной армии строителей атомных электростанций и гигантских химических комбинатов. Но годы идут, и иногда мне кажется, единственное, что я сделал вечного, - это украдкой пробуренные скважины в огородах у людей, и десяток-другой сказок для бродяг-друзей, написанных между делом. Может быть, это и есть моя виноградная лоза? Хватит ли мне этого, чтобы не краснеть перед внуками?

Грузим буровое железо на прицеп, завожу машину, и поправляю на зеркале брелок - человек, распятый на руле автомобиля. Подходит к кабине мать хозяина с бумажным пакетом:

- Возьми пирожков к чаю, храни тебя Аллах, - бросила взгляд на мой оберег, - и Большая дорога.

Принимаю пирожки, благодарю женщину и выруливаю со двора на дорогу, а там Миша уже ловит левый самосвал. Мише мы уже не нужны, ему щебень и бут нужен.